Намедни

Зашел я как-то на днях в дворовый мини-супермаркет класса Монголия подвального типа. Надобность какая-то возникла, ну и зашел.

Сам только что с ночной, на дворе утро вовсю, в магазинчике человек двадцать людёв набилось в стремленьи приобресть дошираков и прочих офисных радостей.

Из трех касс работает только одна, поэтому человеки выстроились в длинную извилистую очередь, змеящуюся вдоль прилавков. Все злые, все опаздывают. Понедельник, к тому же. И на улице мокрый снег, темень и каша под ногами.

Одному мне хорошо, потому что я С а не НА. Хожу себе, посматриваю. Очередь занял и хожу. В наушничках лёгкий интеллигентный трэш, хорошо!

Тут, видя терзания тружеников, открывают вторую кассу. И все труженики, естественно, ломятся туда, отталкивая друг друга локтями и сшибая по дороге с полок коробки китикета.

-В очередь! – орет кассирша, - В очередь!!!

-Сукины дети! – в тон ей, на весь магазин отвечаю я. Ну, громковато у меня в ушах трэшняк рубил, громковато. Не рассчитал.

В подвальчике наступает мертвая тишина. Даже кассы пикать перестали. Двадцать пар глаз, повернув головы, смотрят на меня. Некоторые даже не только головы, всем корпусом развернулись. Здоровые такие корпуса. Штук семь-восемь. Мужыцкого полу. И смотрят так… Не по доброму смотрят. Я бы даже сказал – зло! С оттенком неприязни и ноткой ненависти. Лютой.

-Ну, как у Булгакова! Помните? – улыбаюсь я, чувствуя, что сказал не к месту и не вовремя. Просто, как на автомате выщелкнуло. В нашем то кругу это вообще как присказка. Если в очередь, то сукины дети. Пожалуйте бриться!

Наверное, я ожидал, что пояснение разрядит обстановку, все такие сразу разулыбаются и очередь загудит: «Аааа, Михал Афанасич! Как же, помню-помню… А вот помните у него?… А вот это?... Кстати, на последней премьере у Станиславского…»

Но нет. Все (ВСЕ!) продолжают сверлить меня испепеляющими взглядами, а один руки так свободно вдоль туловища бросил и кистями так потряхивает, тем самым давая предположить, что следующим его логично завершенным действием будет боксерская стойка с прыжками и хуками в воздух вдоль касс в качестве разминки. И тишина. Такая, что слышно, как где-то в дальнем углу жужжит и терпеливо бьется обо что-то муха (Блин, откуда у них в декабре мухи?).

И я, ощущая некоторую неловкость, будто бы я громко пукнул во время увертюры к Волшебной флейте Моцарта, считаю своим долгом внести дополнительную ясность.

-Ну, Булгаков! Собачье сердце, - приглашающе улыбаюсь в каменную твердость лиц. И уже тише:

-Книга такая есть… посмотреть.

И еще тише:

-Фильм, опять же… почитать.

И уже совсем куда-то в ворот свитера:

-А, так вы, наверное, не смотрели, да? Там часть новая вышла…

Еще с минуту все посетители подвальчика молча физдят меня взглядами, а кое-кто даже пинает ногой бездыханную тушку. Потом один, тот что с кистями, бросает:

-Чо, типа отмазался, да? Ладно, проехали! – после чего отворачивается к кассе. Вслед за ним отворачиваются все. Кассы начинают пикать. Сердце – биться.

Я еще некоторое время грустно и одиноко стою меж прилавками, а потом тихонечко выхожу на улицу. Свежий воздух! Снег! Хорошо! И кефира три и два у них нет. Все какой-то слабоалкогольный. Два и пять.