Наверное, у каждого в школе был какой-нибудь чувак, не похожий на остальных, эдакий несуразный шапокляк с огоньком долбо#бизма в глазах. Недавно я встретил такого знакомого, с которым проучился до девятого класса. Хотелось бы приколоть пару реальных случаев с этим бесп#зды уникальным кадром.
Сашу Глика я знал ещё с детского сада. В то славное советское время он был сопливым опарышем и пел со мной в детском хоре картавые частушки про Ленина. Горланили мы в ансамбле «Колосок», который гастролировал по тюрьмам, собесам, поликлиникам и домам престарелых. У главного солиста ансамбля Глика была одна особенность – когда он нервничал, то начинал чесаться, как блохастый тузик. А так как жизнь юного артиста сопряжена с волнением, то короста почти не сходила у него с #bальника и прочих частей расчухонного втрип#сды тельца. Честно говоря, такой себе бонус от матушки-природы. За приступами фантомного педикулеза следила его родная сестра и, если певец начинал шорхать на сцене яйца или жёпный отсек, по инструкции должна была незаметно его толкнуть.
Как-то раз на день милиции мы выступали в областном управлении МВД. Мелкий Глик, которого всю жизнь пугали милиционером, начал ссаться такого количества дядек в форме уже за кулисами. А когда вышли на сцену, вообще чуть не похудел в колготы на пару килограммчиков. Заиграла музыка. Только нарядная п#здюльва раскрыла #bальнички, чтобы исполнить перед уважаемой публикой «Крылатые качели», как у Сашеньки зачесались жёпка, ходули и оба яичка одновременно. Все эти суканах недоразвитые органы он стал теребить в таком отчаянии, будто его грызли термиты. «В юном месяце апреле…» – неуверенно затянул он с остальными, яростно шкрябая свои неоперённые орешки и ковыряя пальцем в анусе. Старшая сестрёнка среагировала оперативно, и то ли от волнения, то ли оттого, что эта чесотка её в край подза#бала, выписала мальцу мощный и ах#еть какой заметный пенальти по сраке. В зале заржали. Саня перестал чесаться, развернулся и лягнул родственницу в пузо. Ржач усилился. Сестра повалилась набок и подкосила пару поющих кеглей. Кегли решили, что началась куча-мала, и стали жестоко оп#cдюливать друг друга. Родители выступающих обормотов, в том числе и мои, метнулись разнимать их на сцену. В общем, картина говном и маслом: менты ржут, дети орут и дерутся, Глик стоит по центру и в одиночку поёт про качели.
Дворовым корешем у Глика был Витя Грушевая голова. Папа Вити был п#cдоватый однорукий бандит, который гнал жуткий шмурдяк на балконе, а зимой напивался до эпидерсии и катался во дворе на коньках по замёрзшим лужам. Люди, видевшие инвалида на коньках посреди дороги, сильно ах#евали. Видимо, однорукий Плющенко зачал Витю под сильнейшим действием сивушных масел, потому что сынок вышел немного кривоватым. У Вити была огромная грушевидная голова сорта «бера», и хриплый прокуренный голос, как у маленького Джигурды. «Дураки!» – каркал Витя, когда его угощали обоссаной конфетой или пытались скормить раскрашенные гуашью козьи какашки под видом драже, и съедал вс` без остатка. Мощнейшего интеллекта был паренёк.
Однажды два этих пятилетних гения посмотрели какое-то пендосское кино с погоней, где машина красиво прыгала с моста. И они решили воплотить эту красоту в жизнь. А во дворе у нас было овощехранилище с плоской крышей, торчащее из-под земли метра на полтора. Х#й знает, как они затащили туда детский запорожец-кабриолет. Витя уселся в машину и стал крутить педали. Сзади его толкал Глик, который должен был запрыгнуть на багажник и тоже полететь. Они них#ёво разогнались по крыше, и у самого края хитрожопый друганя отпустил дюшесного астронавта в свободное плаванье, а сам остался стоять на крыше. Витя действительно красиво воспарил на доли секунды, но тут грушевидная аномалия перевесила, и машинка со страшным грохотом у#bалась с полутораметровой высоты об асфальт. Х#якс – и у Вити четыре передних зуба как х#ем выбило. После этого, когда он улыбался, его называли Витя Червивая голова.
Когда Глик подрос, он стал выглядеть довольно стрёмно. Но из-за своей патологической стеснительности всё-таки пользовался некоторым успехом у старшеклассниц – его заталкивали в женский туалет и лапали там до истерики. Кроме носатой семитской наружности, по которой постоянно хотелось въ#bать, у него была странная походка – он передвигался каким-то хитровы#bанным подскоком, высоко поднимая колени. При этом сей дрищ так быстро бегал, что в классе никто не мог его догнать. Он носил огромные чёрные ботинки на толстенной подошве, отлитых на ортопедической фабрике «Одноногий скороход». Я называл их «гады». Глик за один переход от дома до школы приносил на них в учебное заведение от двух до трёх килограмм отборной грязищи. В вестибюле, он, как порядочный, переобувался в сменку, а потом ныкался под лестницей или в параше, и снова натягивал грязные «гады». После чего шлёпал в класс, разбрасывая во все стороны куски жёлтой грязи, как трактор, выехавший с поля на трассу. Нах#я он это делал, никто понять не мог.
На его еврейское счастье в школе работала уборщица баба Зоя, сидевшая когда-то в тюрьме, которая всю школоту называла не иначе как лицами нетрадиционной сексуальной ориентации. Баба Зоя имела в жизни две страсти: зажёпить курильщиков в туалете с криком: «Опять курите, мелкие пидорасы!?» и отловить переобувшегося в «гады» Глика. Охота на ведьмака шла на переменах не без помощи доброжелателей. Из класса в класс он передвигался берсерком, но иногда забывался и играл в коридоре вместе со всеми. В самый разгар развесёлых забав из-за угла появлялась суровая баба Зоя. Перед ней стояла непростая задача – у#bать юркого Глика шваброй по спиняре прежде, чем тот успеет улизнуть. Это ей удавалось редко. Зато праздник на ее улице наступал, когда она ловила Глика, переодевающегося в параше. «Ты что здесь куришь, пидорас?!» – вопила она и х#ярила мокрой тряпкой загнанного в угол малолетнего долbо#bа.
Однажды у нас в школе случилась кулинарная ярмарка. Типа каждый класс что-то стряпает, потом продаёт и на вырученные деньги покупает там же сладости у конкурентов. Я принёс посыпанный сахарной пудрой хворост, кто-то притаранил бизе, кто-то рогалики. Получилось где-то пять тарелок со сладкими ништяками, за которые в начале голодных девяностых любой школьник отдал бы руку. Продавцом классуха назначила почему-то Глика. Это было самой большой ошибкой в её педагогической деятельности.
Пока мы толпились возле других столов, облизываясь и выбирая, какую купим вкуснятину, Глик даром времени не терял. Минут через пятнадцать, осмотрев все сладкие достопримечательности, я подошёл к нашему столу с надписью «7-В» и не обнаружил ни хвороста, ни бизе, ни бл#aть рогаликов. Я даже, помню, сильно обрадовался, что так быстро удалось всё сбыть. Над остатками печенья стоял довольный Глик и что-то подозрительно дожёвывал.
– Сколько наторговал? – спросила классуха.
– Ни фколько, – ответил с набитым ртом продавец и заржал, плюясь крошками.
Оказалось, этот носатый у#bан вточил почти весь вверенный ему харч и них#я не продал. Суууука, как же мы хотели отп#cдить эту крысу не отходя от кассы! Но только в его адрес прозвучали первые страшные угрозы, Глик пустился на съ#bки. Он выбежал из столовой и понёсся по коридору. За ним ломанулись одноклассники без особой надежды догнать прожорливую падлу в ботах. И тут из-за угла вышла баба Зоя со шваброй наперевес. Она увидела своего клиента в чумазых «гадах», который выбежал прямо на неё, пропустила его чуть вперёд и у#bала это проворное х#йло со всей дури по хребту:
– А не бегай, пидорас! Где сменка?!
Глик, получивший такое невь#bенное ускорение со знаком вопроса, не вписался в поворот, воткнулся #bлищем в стену и стёк по ней горбоносой соплёй. Тут уже подоспели оставшиеся без сладкого однокласснички и ввалили ему заслуженных п#cдов. Однако, переобуваться он так и не перестал. И ещё ни раз за ним бегала баба Зоя с матюгами и шваброй.
После школы я потерял из виду этого фрика. А тут сидел на остановке, пиво пил. Останавливается вдруг бэха модная, вылазит из неё #bало кудряво-носатое. Оказался Глик. Узнал меня. Разговорились. Заводы-пароходы, живёт заграницей, в шоколаде всё. И тут уже я себя немного фриком почувствовал.
Сашу Глика я знал ещё с детского сада. В то славное советское время он был сопливым опарышем и пел со мной в детском хоре картавые частушки про Ленина. Горланили мы в ансамбле «Колосок», который гастролировал по тюрьмам, собесам, поликлиникам и домам престарелых. У главного солиста ансамбля Глика была одна особенность – когда он нервничал, то начинал чесаться, как блохастый тузик. А так как жизнь юного артиста сопряжена с волнением, то короста почти не сходила у него с #bальника и прочих частей расчухонного втрип#сды тельца. Честно говоря, такой себе бонус от матушки-природы. За приступами фантомного педикулеза следила его родная сестра и, если певец начинал шорхать на сцене яйца или жёпный отсек, по инструкции должна была незаметно его толкнуть.
Как-то раз на день милиции мы выступали в областном управлении МВД. Мелкий Глик, которого всю жизнь пугали милиционером, начал ссаться такого количества дядек в форме уже за кулисами. А когда вышли на сцену, вообще чуть не похудел в колготы на пару килограммчиков. Заиграла музыка. Только нарядная п#здюльва раскрыла #bальнички, чтобы исполнить перед уважаемой публикой «Крылатые качели», как у Сашеньки зачесались жёпка, ходули и оба яичка одновременно. Все эти суканах недоразвитые органы он стал теребить в таком отчаянии, будто его грызли термиты. «В юном месяце апреле…» – неуверенно затянул он с остальными, яростно шкрябая свои неоперённые орешки и ковыряя пальцем в анусе. Старшая сестрёнка среагировала оперативно, и то ли от волнения, то ли оттого, что эта чесотка её в край подза#бала, выписала мальцу мощный и ах#еть какой заметный пенальти по сраке. В зале заржали. Саня перестал чесаться, развернулся и лягнул родственницу в пузо. Ржач усилился. Сестра повалилась набок и подкосила пару поющих кеглей. Кегли решили, что началась куча-мала, и стали жестоко оп#cдюливать друг друга. Родители выступающих обормотов, в том числе и мои, метнулись разнимать их на сцену. В общем, картина говном и маслом: менты ржут, дети орут и дерутся, Глик стоит по центру и в одиночку поёт про качели.
Дворовым корешем у Глика был Витя Грушевая голова. Папа Вити был п#cдоватый однорукий бандит, который гнал жуткий шмурдяк на балконе, а зимой напивался до эпидерсии и катался во дворе на коньках по замёрзшим лужам. Люди, видевшие инвалида на коньках посреди дороги, сильно ах#евали. Видимо, однорукий Плющенко зачал Витю под сильнейшим действием сивушных масел, потому что сынок вышел немного кривоватым. У Вити была огромная грушевидная голова сорта «бера», и хриплый прокуренный голос, как у маленького Джигурды. «Дураки!» – каркал Витя, когда его угощали обоссаной конфетой или пытались скормить раскрашенные гуашью козьи какашки под видом драже, и съедал вс` без остатка. Мощнейшего интеллекта был паренёк.
Однажды два этих пятилетних гения посмотрели какое-то пендосское кино с погоней, где машина красиво прыгала с моста. И они решили воплотить эту красоту в жизнь. А во дворе у нас было овощехранилище с плоской крышей, торчащее из-под земли метра на полтора. Х#й знает, как они затащили туда детский запорожец-кабриолет. Витя уселся в машину и стал крутить педали. Сзади его толкал Глик, который должен был запрыгнуть на багажник и тоже полететь. Они них#ёво разогнались по крыше, и у самого края хитрожопый друганя отпустил дюшесного астронавта в свободное плаванье, а сам остался стоять на крыше. Витя действительно красиво воспарил на доли секунды, но тут грушевидная аномалия перевесила, и машинка со страшным грохотом у#bалась с полутораметровой высоты об асфальт. Х#якс – и у Вити четыре передних зуба как х#ем выбило. После этого, когда он улыбался, его называли Витя Червивая голова.
Когда Глик подрос, он стал выглядеть довольно стрёмно. Но из-за своей патологической стеснительности всё-таки пользовался некоторым успехом у старшеклассниц – его заталкивали в женский туалет и лапали там до истерики. Кроме носатой семитской наружности, по которой постоянно хотелось въ#bать, у него была странная походка – он передвигался каким-то хитровы#bанным подскоком, высоко поднимая колени. При этом сей дрищ так быстро бегал, что в классе никто не мог его догнать. Он носил огромные чёрные ботинки на толстенной подошве, отлитых на ортопедической фабрике «Одноногий скороход». Я называл их «гады». Глик за один переход от дома до школы приносил на них в учебное заведение от двух до трёх килограмм отборной грязищи. В вестибюле, он, как порядочный, переобувался в сменку, а потом ныкался под лестницей или в параше, и снова натягивал грязные «гады». После чего шлёпал в класс, разбрасывая во все стороны куски жёлтой грязи, как трактор, выехавший с поля на трассу. Нах#я он это делал, никто понять не мог.
На его еврейское счастье в школе работала уборщица баба Зоя, сидевшая когда-то в тюрьме, которая всю школоту называла не иначе как лицами нетрадиционной сексуальной ориентации. Баба Зоя имела в жизни две страсти: зажёпить курильщиков в туалете с криком: «Опять курите, мелкие пидорасы!?» и отловить переобувшегося в «гады» Глика. Охота на ведьмака шла на переменах не без помощи доброжелателей. Из класса в класс он передвигался берсерком, но иногда забывался и играл в коридоре вместе со всеми. В самый разгар развесёлых забав из-за угла появлялась суровая баба Зоя. Перед ней стояла непростая задача – у#bать юркого Глика шваброй по спиняре прежде, чем тот успеет улизнуть. Это ей удавалось редко. Зато праздник на ее улице наступал, когда она ловила Глика, переодевающегося в параше. «Ты что здесь куришь, пидорас?!» – вопила она и х#ярила мокрой тряпкой загнанного в угол малолетнего долbо#bа.
Однажды у нас в школе случилась кулинарная ярмарка. Типа каждый класс что-то стряпает, потом продаёт и на вырученные деньги покупает там же сладости у конкурентов. Я принёс посыпанный сахарной пудрой хворост, кто-то притаранил бизе, кто-то рогалики. Получилось где-то пять тарелок со сладкими ништяками, за которые в начале голодных девяностых любой школьник отдал бы руку. Продавцом классуха назначила почему-то Глика. Это было самой большой ошибкой в её педагогической деятельности.
Пока мы толпились возле других столов, облизываясь и выбирая, какую купим вкуснятину, Глик даром времени не терял. Минут через пятнадцать, осмотрев все сладкие достопримечательности, я подошёл к нашему столу с надписью «7-В» и не обнаружил ни хвороста, ни бизе, ни бл#aть рогаликов. Я даже, помню, сильно обрадовался, что так быстро удалось всё сбыть. Над остатками печенья стоял довольный Глик и что-то подозрительно дожёвывал.
– Сколько наторговал? – спросила классуха.
– Ни фколько, – ответил с набитым ртом продавец и заржал, плюясь крошками.
Оказалось, этот носатый у#bан вточил почти весь вверенный ему харч и них#я не продал. Суууука, как же мы хотели отп#cдить эту крысу не отходя от кассы! Но только в его адрес прозвучали первые страшные угрозы, Глик пустился на съ#bки. Он выбежал из столовой и понёсся по коридору. За ним ломанулись одноклассники без особой надежды догнать прожорливую падлу в ботах. И тут из-за угла вышла баба Зоя со шваброй наперевес. Она увидела своего клиента в чумазых «гадах», который выбежал прямо на неё, пропустила его чуть вперёд и у#bала это проворное х#йло со всей дури по хребту:
– А не бегай, пидорас! Где сменка?!
Глик, получивший такое невь#bенное ускорение со знаком вопроса, не вписался в поворот, воткнулся #bлищем в стену и стёк по ней горбоносой соплёй. Тут уже подоспели оставшиеся без сладкого однокласснички и ввалили ему заслуженных п#cдов. Однако, переобуваться он так и не перестал. И ещё ни раз за ним бегала баба Зоя с матюгами и шваброй.
После школы я потерял из виду этого фрика. А тут сидел на остановке, пиво пил. Останавливается вдруг бэха модная, вылазит из неё #bало кудряво-носатое. Оказался Глик. Узнал меня. Разговорились. Заводы-пароходы, живёт заграницей, в шоколаде всё. И тут уже я себя немного фриком почувствовал.
Комментариев нет:
Отправить комментарий